Свобода? Само слово казалось мне уже лишь несбыточной мечтой. Чем-то настолько эфемерным, что создавались серьезные сомнения в ее существовании в принципе. И сомнениям я мог противопоставить лишь немногие воспоминания о прошлом – наборе информации, которую подонки из Виртека могли создать во мне искусственно.
– Знаешь, что? Давай. Давай свою свободу, чем бы она ни была. Давай свои векторы.
Я прекрасно понимал, что могу пожалеть о своем решении, но я должен хвататься за любую появляющуюся возможность. Чего бы мне это не стоило.
– Жизнеобеспечение сознательной не игровой деятельности в камере сенсорной депривации будет для Вас невозможным – до реализации условий алгоритма «Свобода» Вы будете погружены в векторы системы Виртос. Инициализация алгоритма «Свобода» началась.
От крохотного острова, на котором я стоял, откололось несколько кусочков и растворилось в бесконечном небытие. За ними еще и еще – платформа потихоньку исчезала, сокращая пространство, на котором я мог находиться.
– Почему Диана? Почему при упоминании моей жены активировался... этот твой триггер?
– Информационная поддержка во время нахождения в игровых векторах будет также недоступна. Узел 713428 будет подготовлен к прекращению обслуживания канала связи, в силу чего Вам будут переданы лишь сообщения, имеющие необходимую юридическую информацию, либо связанные с изменениями в системе жизнеобеспечения.
– Уважаемый пользователь 71-34-28, – пропел я цифры, – сейчас вы подохнете в реальной жизни. Приносим свои извинения.
Активация алгоритма «Свобода» должна освободить меня. Но как бы вместе с освобождением от Виртоса не избавиться от остатков здравого смысла и, заодно, от оков реальной жизни. Все не может быть так просто, да?
– Значит, твою рожу я больше не увижу? – я сам не верил своим словам. – Тогда счастливо оставаться, дура.
Я сложил в кулак все пальцы, кроме среднего – он остался не согнутым в награду Ангил за ее труды. Через несколько мгновений исчезло все окружение, оставив меня наедине с темнотой.
9.4.
– Свобода. Ты понимаешь, что это условность, но по привычке пытаешься за нее зацепиться. Иди же до конца, найди ее.
Почему нет? Хуже уже не будет.
– Ты опять наврал себе. Как всегда. Как и все. Но твой самообман весьма благороден и романтичен. Самое главное – Диана? Твоя любовь. Красиво.
Мы познакомились с ней на той презентации.
– Диана – самое главное. Но одно лишь наличие ее в твоей жизни не объясняет наличие тебя в камере сенсорной депривации. Ты же так думаешь?
Что ты за тварь вообще такая? Ты – мое воображение, да? Меня заставляют думать о тебе? Вкрутили твой голос в мое сознание?
9.5.
Вокруг меня начало сплетаться новое цифровое убранство. Царящий вокруг мрак медленно рассеивался, разгоняемый тусклыми, еле горящими факелами, висящими на проступающих из ниоткуда влажных каменных стенах. Недра пещеры. Догадку подтвердили сплетающиеся из пикселей сталактиты и сталагмиты.
«Аарон, да? Какая честь, что тебя выбрали на роль главного дракона подземелья», – сказал я сам себе, и тут же осекся: в своем теле я был не один. Словно прогрессирующая болезнь, чье-то сознание простирало в мою голову свои хищные щупальца, узнавая меня, вычленяя из меня немногочисленные воспоминания.
– Хватит. Прекрати! – Мой крик разнесся по пещере, отражаясь от стен. Я начал судорожно топтаться на месте – когтистые лапы оставляли на песчаной земле вмятины, стены пещеры содрогались от моей поступи. – Убирайся из меня! – Вместе с ревом из моей пасти вылетели языки пламени. Когти чужого разума продолжали впиваться в мое сознание. Она съедала меня, коварно высасывая каждую эмоцию, не оставляя мне ничего своего. «Не сопротивляйся, Аарон», – сказал я сам себе противным женским голосом. Перед моим взором показалась голова дракона. Змеиная чешуя, зубастая пасть, блестящие желтые глаза... замерев, она хищно уставилась на меня.
Двуглавый дракон, – вот кто я. И не только я. Огромное тело делили два сознания, и подобное соседство не сулило мне ничего хорошего. Вторая часть моего сознания принадлежала другому человеку – женщине, которую переполняла ярость и ненависть. Игровой средой этого вектора наверняка не было предусмотрено наличие сердца, иначе оно давно бы уже разорвалось от напряжения. Я пытался ухватиться за свои собственные воспоминания, абстрагироваться от сознания-интервента. Но разум был не в силах понять, как он раздробился на два фрагмента, один из которых не принадлежит хозяину. Быть чужим самому себе – вот самое жуткое испытание, которое только может быть уготовано человеку. Потеря самого себя. «Какой ты, нахрен, дракон?» – раздался шепот Евы в моей голове. Это не Ангил, просто предоставляющая информацию, это претендент на свое место во мне. Претендент, чья злость начала становиться моей. Или это и есть моя жажда крови? Агрессия, которая всегда была во мне? «Ты голубь, жалкий воробей». Инородные мысли сплетались с моими собственными – я не знал, чем закончится эта пытка, но я не собирался сдаваться. Члены рейда уже близко – уж не один раз я здесь была. Как это система смогла подсунуть мне такую жалкую тряпку в напарники?
Удар мордой о стену пещеры, и поток чужеродных мыслей на секунду прекратился. Грохот отражается от каменных поверхностей, многократно усиливаясь впивающейся в мозг раздражающей какофонией. Считанные секунды, на которые мне удалось заглушить собственные чужие мысли, были восприняты мной, как блаженство. Но шум не стихал, превращаясь в воспоминания. В чужие воспоминания.
Я держу в руках чек от Виртека и нейронный провод моего покойного мужа. Традиция Виртека отправлять родственникам умершего только его личный сетевой кабель – как насмешка и излишнее напоминание, что все люди в Мегалополисе принадлежат им. Сколько бы заявлений я не отправила в компанию, результат мне заведомо известен – тело Генри целиком и полностью является собственностью Виртек, даже после смерти. Какой же ты дурак, Генри, что подписал этот чертов договор. Ты сбежал от меня. Ты сбежал от реальной жизни. Идиот. Добровольно уйти развлекать ублюдков с деньгами, чтобы самому свести концы с концами. Но теперь ты уже никуда не уйдешь. Ты со мной навсегда. Я вытираю слезы счастья, прижимая нейронный провод к груди. Ты наконец вернулся ко мне, Генри.
Стараясь уйти от картины жизни Евы, я цеплялся мыслями за единственный луч света в собственной памяти. Единственный, но светящий ослепительно ярко.
– По сути, обладание уникальными воспоминаниями и делает нас нами, – я говорю так увлеченно, что оставляю позади первоначальное смущение за место, в которое я привел Диану. – Все же «Пристанище» – это не шикарный ресторан, о котором мечтают все девушки. Хотя и я по большому счету не принц на белом коне.
– Ты говоришь, как нейрофизиолог или обычный смертный? – кокетливо интересуется Диана.
– Я тебя умоляю. Из меня нейрофизиолог, как из тебя... – замолкаю я, загнанный в угол собственной языковой конструкцией.
Диане как будто даже нравится моя беспомощность в беседе с ней. В «Пристанище» сегодня совсем немного посетителей, для меня же вообще здесь нет никого, кроме нас, сидящих друг напротив друга.
– Остановимся на балерине, Господин Умник. – Чем чаще она меня так называет в подобных ситуациях, тем больше это прозвище походит на сарказм.
– Да нет, почему, из тебя бы вышла отличная балерина. Мне кажется. Я уверен... Да. – Безоговорочная капитуляция. Сколько бы мы не встречались, я все равно чувствую себя рядом с ней несостоятельным студентом. – То, что все информационные системы развиваются в плотном тандеме с нейрофизиологами, еще не делает меня таковым.
– Ну, с твоими соображениями сложно поспорить. Память – это весь опыт, все воспитание, все события, повлиявшие на тебя в прошлом, так?
– Так.
– Но...
– Смотри: даже модель нашего мышления основана сугубо на памяти. Память – это наша собственная виртуальная среда, на которой базируется вся наша жизнедеятельность. Все общественные мировоззрения. Знаешь, что? Жизнь лишена смысла, но я придумал для себя ее замену.
– Вот так вот запросто! Просвети меня, я вся – внимание.
– Смотри: современный социум существует в условии бесконечного и доступного как никогда информационного обмена. Мы все становимся частью друг друга: кто-то большей, кто-то меньшей. И вот это взаимодействие и есть замена смысла жизни. Как множество кругов на воде, постоянно пересекающихся друг с другом. Влияющих друг на друга. И эта водная поверхность никогда не станет гладкой: такой уж замысловатый способ вселенной понять саму себя.
Диана как будто даже не слушает меня, пристально и заворожено глядя мне в глаза.
– Я называю это любовью. Человек, появившийся в твоей жизни, становится частью тебя. Чуть-чуть. А может и не чуть-чуть, – интонационно акцентирую я внимание на последнем предложении. – Порой доходит до того, что память об этом человеке может жить в тебе самостоятельно: принимая то или иное решение в своей жизни, ты думаешь, как бы отреагировал на него другой человек. Или нет, ты даже можешь составить с ним внутренний диалог, и прийти к конечному умозаключению. К нужному выводу. Короче, то или иное решение принимаешь не только лишь непосредственно ты. Твой невидимый внутренний спутник помогает тебе. Так вот, этих людей в тебе огромное множество: так называемая вторая половинка, твои коллеги, твои друзья из прошлого... Вся твоя память. В конце концов, родители, давшие тебе жизнь и воспитание. Родители – это вообще замечательный пример. В наших силах дать колесу жизни еще один оборот: сделать людей, частью которых мы станем. Причем огромной частью! А часть их с нашей этой частью нас в них тоже найдет продолжение, и не только становясь родителями, но и друзьями, да даже просто собеседниками.
– Ты говоришь о нас, как о продолжателях рода?
– Конечно, да! То есть... не конкретно о нас с тобой... То есть о нас, но по отдельности. В смысле...
– Всю жизнь бы смотрела, как ты пытаешься подобрать слова. Не переживай ты так, не первое уже наше свидание.
– Я хочу сказать, что ты – безусловная часть меня. Ты в моей голове. В поступках, которые я совершаю. И поэтому я тебя люблю.
– Безумно приятно это слышать. И еще приятнее осознавать, что я чувствую то же самое по отношению к тебе.
Здесь уже не до робости. Я подсаживаюсь на одну скамейку к Диане и медленно провожу ладонью по ее щеке. Мы закрываем глаза, приближаясь друг к другу губами. И...
Сгораем в языках пламени.
«Сучка Виртека! Я знаю ее! Из-за этой шлюхи я здесь»! – ярость переполняла Еву. Я ощущал всепоглощающую злость напарницы, как свою собственную. Кажется, мне самому уже хотелось сжать руки на хрупкой Дианиной шее. С отвращением к самому себе я отринул эти мысли.
– Твоя никчемная жизнь – слащавые сопли! – возмущенно прокричала Ева. – Тошнотворная хрень для малолеток, ничего не знающих о реальности! Отдавая захватчице моего сознания фрагменты собственной памяти, взамен я получал обрывки ее прошлого.
Нейронный кабель и ненависть – все, что у меня осталось. Таймов, которые Генри успел заработать до... до того, как его мне вернули, не хватило даже чтобы погасить долги по обеспечению моей жилой ячейки. Через неделю ее вообще заберут, так что единственный приют, который я смогла себе найти – это приют риалистов. Идиоты пытаются вернуть то время, когда Виртек еще не драл всех, как хотел. Но у них есть какие-никакие условия для жизни и еда. Если так можно назвать сублимированные отбросы, которые мы делим по-братски каждый день. Зато здесь никто не разлучит нас с тобой, Генри. Я со всей возможной нежностью глажу двухметровый моток провода. Генри, мой милый Генри. Нам нужно как-нибудь проявить себя, чтобы нас не вышвырнули вон из лагеря. И я знаю, как. Ты хочешь отомстить им, Генри? Да? Я помогу тебе.
«Ты говорил, что она в тебе, что никогда ее не забудешь! Что понял цену своих слов, чертов минус?! Забыл ее, лишь только став мобером!» – победно прошипел ненавистный голос в моей голове. «Не сопротивляйся, напарничек, и я тебе все покажу», – не унимался голос. «Я легко заменю в тебе твою Диану. Рейд юзеров уже скоро придет, и нам придется объединить наши сознания, хочешь ты того, или нет»! Я прекрасно помню, с каким наслаждением я убивал жалких юзеров в прошлом, пусть тогда система не выдавала мне в напарники такое ничтожество, как... я. Пусть пользователи не чувствовали боли, но зато я всегда чувствую наслаждение, очищая Виртос от них. Я пытался думать о Диане, не допуская в голову чужих мыслей.
– И все же ты меня перебил, – замечает Диана. – Пусть это и было самое приятное перебивание в моей жизни.
– А я никогда прежде не перебивал девушек с таким удовольствием, – говорю я, обнимая Диану и, вопреки этикету, даже не думая возвращаться на скамейку напротив девушки. Своей любимой девушки.
– Мне понравились твои соображения. Они... очень романтичные, но я все же не разделяю их полностью.
– Что не так? Может, я не сумел донести тебя то, что хотел сказать. Слишком косноязычно высказался?
– Вовсе нет. Память нас определяет, и в твоей голове память является чуть ли не синонимом любви...
– Нет, я не отождествляю их, – начал было я, но по лицу Дианы понял, что этого делать не стоит.
– ...Чуть ли не синонимом любви. У меня такое тоже бывает, пусть я и не отдаю себе в этом отчета: есть люди, влияющие на мои решения, и все такое, – произносит она, не расставаясь с ангельской улыбкой. – Бывает даже, что я не скучаю по любимым – настолько близко они всегда со мной. Правда, говорят, вести внутренний диалог разными голосами – это верный билет к психиатру, но да ладно. Я вот о чем: ты говоришь, что память и любовь, как ты ее понимаешь, являются основой человека. Ну, часть тебя в тебе плюс части других людей в тебе, это и есть ты. Так вот я с этим не совсем согласна. Получается, что если у тебя забрать память, то ты перестанешь быть собой. А это не так.
При всем желании возразить, я не могу этого сделать. Дело даже не в том, что я не смею перечить предмету своего обожания... я просто не могу оспорить ее слова.
– Ты даже обошла меня в романтике.
– Я, если помнишь, мастер переговоров. Зарабатываю этим деньги. И с тобой согласилась, и свою точку зрения высказала.
– Где подписать контракт? – Отшутился я.
– О, на твой счет у меня имеются более интересные условия сотрудничества, чем какой бы то ни было контракт.
Лицо Дианы искажается в гримасе боли и страха. Она хватает воздух ртом, не в силах ничего сказать. Кожа становится синей. Недоумевающий взгляд умоляюще смотрит мне прямо в глаза. Я крепче сжимаю нейронный провод вокруг ее шеи. Я даже не обращаю внимание, как стены «Пристанища» сменяются трущобами Мегалополиса – лицо Дианы меняется, превращаясь в физиономию неизвестной мне светловолосой девушки, из которой я выдавливаю остатки жизни. Я и Генри.
Белокурая девица пытается сопротивляться, и мне это даже нравится. Она плачет. Генри, посмотри, она плачет! О, ты с таким рвением вызвалась помочь моему мужу, попавшему в беду. Не переживай, мой чистый халатик, ты помогаешь. Очень помогаешь. Бездыханной тушкой эта дрянь падает на сырой асфальт. Давай посмотрим, что тут у нас есть. Я надеваю перчатку на руку и достаю ее карту рабочего профиля из нагрудного кармана. Как я и думала – работник информационной базы данных компании Виртек. О, тебе нравится, Генри? Нравится? Это все для тебя, моя любовь. Это все для тебя. Риалисты не выгонят нас, нет, нет, нет. Ах, да. «Ты очень помогла моему мужу», – говорю я посиневшему трупу сучки Виртека.
Эта тварь пробиралась все глубже и глубже в мою голову. Меня посетила идея, что пора прекратить ей сопротивляться, но я не мог быть уверен в том, чья это мысль. Я прекрасно помнил свою совместную жизнь с Генри: как знакомство превратилось в дружбу, дружба в симпатию, симпатия в любовь, любовь в привычку, а привычка в ненависть. Но с его уходом осталась одна лишь любовь. Ведь это была она? У стен пещеры появляются рты, из которых на и без того влажную землю текут ручьями слюни. Одним сплошным гулом они начали сверлить мою голову: «Не сопротивляйся. Мы два полушария одного мозга». Еще один удар головой о каменные границы подземелья, и рты исчезают. Чье это сумасшествие? Мое, Евы или Виртоса? Спокойно, Аарон. Это лишь первый шаг на пути к свободе. Мы выберемся отсюда, да. И тогда убьем эту тварь Диану! С нечленораздельным воплем я пытаюсь укусить свою вторую голову, но та отбивает нападение. Чужеродная мысль исчезла, а это главное.
– Тебе ближе, конечно, все эти рассуждения. Мое дело – нести просветительское слово Виртека в массы, а вам с ребятами предстоит работать со всеми этими... нейроинтерфейсами, – Диана машет руками в воздухе, как колдун, произносящий заклинание на неизвестном наречии.
– Да, в связи с проведенной презентацией нам предстоит немало работы. Ну, ты знаешь, программы сами себя не напишут. Но я понял, к чему ты клонишь: виртуальная среда не сможет изменить человека. Это не больше, чем голосовой текстовый редактор в твоем телефоне: ты отдаешь команды, а он принимает. Только сейчас команды отдаются непосредственно мозгом.
– Слушай. Я тебе о безопасности новой среды сама могу что хочешь рассказать, этим же я и занимаюсь на встречах с инвесторами. Но мне не обязательно разбираться во всех ее тонкостях, чтобы суметь ее продать.
– Как же так? Разве тебе не должно быть интересно дело, которому ты посвящена?
– Интересно. Но дело, которому я посвящена, – это повышение лояльности к продуктам Виртек, а не их изучение.
– Не знаю, для меня это все равно как-то странно. Ты работаешь на Виртек, и тебе, по большому счету, Виртек до лампочки.
– Это я, да.
– Ну, в любом случае тебе бояться нечего. Нейроинтерфес может работать лишь в направлении «пользователь – система», но никак не в обратном.
– Пока.
– Если это не скоропостижное прощание, то весьма оптимистичный прогноз. И то, обратная передача станет возможной лишь с расширением функционала Энигмы. А Энигма – это синоним безопасности. Уж будь уверена, я имел удовольствие лицезреть ее изнутри – это искусство программирования. Грубо говоря, ты в моей нейронной сети навсегда, – с этими словами я обнимаю Диану. – Нравится тебе это или нет.
– Ты даже не пытаешься делать комплименты, и оттого твои слова звучат еще приятнее.
– Я тебе даже больше скажу: благодаря параноикам в нашей команде, наши узлы подключения обладают дополнительными системами защиты.
– Успокоил. Мне представился командир самолета, который уверяет пассажиров, что все в порядке, а сам уверенно продвигается к выходу с парашютом за спиной. Но мне бояться нечего. Мой парень – компьютерный гений, и он защитит меня от всего на свете. Защитит? – нарочито робко переспрашивает меня Диана.
– Защитит, – с неподдельной мужественностью отвечаю я, – прошу меня извинить.
Я встаю и направляюсь в уборную. Лишь только я пересекаю дверь, как оказываюсь в туалете ночного клуба.
– Она будет здесь. Да, да, она будет здесь, – говорит со мной раковина, сливное отверстие которой превратилось в рот. – Успокойся, Ева.
Она обязательно будет здесь, иначе зачем вообще риалистам их крошечный лог учета персонала Виртека, если он нахрен не работает. Я размазываю помаду по лицу – мне противен образ намалеванной девки из ночных клубов. Я не такая, нет. Генри не полюбил бы меня. Вспоминая о любимом, я достаю его из-за пазухи и прижимаю к лицу. Мой Генри. Из-за громкой музыки я не услышала приближающихся шагов.
– Эй, красотка. Ты как? Перебрала по ходу? Помощь нужна? – спрашивает она у меня.
– Да, еще как нужна.
Она пытается сопротивляться, но мы с Генри сильнее. После нескольких блаженных секунд она медленно прикладывается на пол. Как маленькая девочка, засыпающая прямо на ходу. Придушить эту ублюдину оказалось еще приятнее, пусть она и не была одета в рабочую форму Виртек. Мне нужно спешить – сюда в любую минуту может кто-нибудь зайти, да и кафель на стенах туалета уже начал стекать на пол, как кисель. Время замедлило свой ход, превратив грохот играющей музыки в уродливый тягучий шум. Я с наслаждением роюсь в сумочке моего нового подарка Генри. Вот она, карточка: «Администратор школы 713». Черт. Она не работала на Виртек, Генри. Черт, черт, черт! Но... погоди. Она могла бы. Да! Она могла бы, так что мы избавили ее. Да, избавили от того, что она могла бы натворить. «Не благодари нас», – бросаю я ей, удаляясь из женского туалета.
«Твоя шлюха работала на Виртек», – ненавижу я сам себя. «Она во всем виновата! Из-за нее мы здесь!» – приходит ко мне понимание вместе с новыми воспоминаниями. Чужими, но близкими мне, как свои собственные.
Камеры ночного клуба меня засекли, так они мне сказали. Риалистам я стала не нужна, нет, не нужна. Они сказали, что мне самое место в банке, да. Что я не в себе. Проклятые лживые твари. «У нас ведь с ними общая цель», – говорит мне стекающий по кирпичной стене рот. У меня нет доступа к логу риалистов, но я ведь всегда могу спасти даже тех, кто не служит Виртеку. Избавить их от будущего. Ведь все они станут Виртеком. Все. Никто не сможет избежать банки, но я помогу им, да.
Я уже несколько минут выглядываю из переулка, где устроилась за мусорным баком. Здесь нас никто не будет искать, нет. Здесь нас никто не найдет. Зато мы найдем всех. И ждать будем столько, сколько потребуется.
Уже вечер, но нам улыбается удача. Она идет быстро, она боится. Она боится всех риалистов, всех, кто теперь знает о ней. Диана Вудс. Тварь, ради которой нам с Генри не нужны логи риалистов. Та, которой мы обязаны распространению Виртоса по Мегалополису.
– Помогите, пожалуйста, моему мужу нужна помощь!
– Я вызову помощь, она будет через минуту, – отвечает мне эта мразь и, не сбавляя скорости, идет дальше, доставая свой телефон для звонка.
– Нет, вы не поняли, – я быстро следую за ней, выходя из переулка и доставая Генри. – Мне нужны именно вы!
Все происходит так быстро, что я пытаюсь успеть за каждым моментом. Провод обхватывает ее маленькую хрупкую шейку, а я сжимаю его так сильно, как только могу. Я пытаюсь затащить сволочь обратно в переулок, но на нас смотрит уже тысяча глаз, летающих в воздухе, как назойливые мошки. Два реагента приблизились ко мне, но не стали вмешиваться. Небо окрашивается в красный цвет, цвет опасности. Тварь пытается сопротивляться, и бьет меня об стену. Генри ослабляет свою хватку, и этого хватает ей, чтобы ускользнуть от нас. Реагенты как будто разочарованы освобождением этой шалавы, но все-таки хватают меня за руки. Я кричу и пытаюсь высвободиться, а они, словно не замечая моих попыток, зачитывают мне мои права. Чертовы ублюдки. Никакого суда не будет – мне уже понятно, чем я закончу. Сучье отродье убегает от меня, прячась в толпе прохожих.
«Я ее знаю, я ее знаю, я ее знаю! Из-за нее мы здесь». «Каким же я был кретином. Нам нужно играть. Мы – Дракон Подземелья. Я должен быть единым целым с Евой. Единственной, кого я действительно могу назвать частью себя», – приходит мне на ум самая здравая мысль за весь сеанс сумасшествия. «Мы оба здесь из-за этой чертовой Дианы». Дракон Подземелья показал мне, что нет никакого Я. Голос в темноте врал, всегда врал. Я же сам всегда считал, что есть лишь память, так? Если ее не станет – не станет и тебя. Я же всегда знал, как заменить смысл жизни. Позволить другим людям становиться частью себя. Повесить Генри на их шею и задушить. Так они всегда будут с тобой. Освобождены навсегда. Диана. Да кто она вообще такая?! Очередная шавка Виртека, благодаря которой мы все сидим в банках. Я буду рад задушить и ее тоже. Смотреть, как она корчится в агониях. Как ее кожа меняется. Как она удивляется пришедшему очищению. Как она расплачивается за содеянное.
НЕ СОПРОТИВЛЯЙСЯ!
Ева была таким же мобером, как и я. Ее приговорили к пожизненному заключению, но у меня был шанс на свободу. Мы – последний босс подземелья и должны противостоять натиску группы юзеров. Только так я смог бы выполнить условия чертова алгоритма и выйти на свободу. Вот она, свобода. Вновь она ласкает меня своим пьянящим ароматом. Нужно лишь совместить наши сознания воедино. Принять Еву и задушить Диану с ее помощью. О да.