Данная работа принимает участие в конкурсе
«День из жизни обитателя Метро»
Автор: LowBlow
Они закрылись в своём вшивом бункере. В метро. Они не пустили нас троих внутрь. Видимо мест на всех не хватало. Я не стал мутантом в первый день. И во второй тоже. В нас стреляли и бросали камни. Пусть они сколько угодно жалуются на тяжёлые будни в подземке, но меня с женой и ребёнком просто оставили умирать. Мы стали изгоями.
Прошли годы. Я не погиб. Порой приходилось совершать аморальные поступки, чтобы выжить. Иногда мне приходилось убивать людей, тех, кто каким то чудом всё ещё дышал на поверхности (таких как я), но чаще тех, кто выползал на поверхность из своих нор, из метро. Благодаря радиации моя чувствительность к боли сначала притупилась, а со временем я перестал ощущать её вовсе. Эта способность не раз спасала мне жизнь.
Однажды я нашёл вход в одну из пустых станций. Я встретил там мальчика лет семи. Увидав меня, он начал кричать и попытался убежать.
В тот момент я возненавидел весь мир! Всех людей оставшихся в живых… Я выглядел настолько мерзко, что боялся смотреть в своё отражение. Нет! Никогда. Я часто вижу свои руки изуродованные радиацией - эти клешни, которыми я научился неплохо управлять, своё мутировавшее тело, которое не стало сильным, но отвратительным. Однако лишь в своём воображении я могу представить, физическими ощущениями неестественных, угловатых форм, как выглядит моя физиономия. Чёрт возьми. Лучше бы я умер! Единственная причина, по которой я всё ещё жив, - мой маленький сын. Его отнял патруль из нескольких бойцов. В тот день, нам крепко от них досталось, моя жена… Она умерла от побоев. На какую станцию его понесли, и для чего я не знаю, но я только тем и живу, что мечтаю снова его увидеть. И вот теперь глядя на этого грязного мальчишку, забившегося в угол, и молящего о пощаде я подумал: может это он? Я не разговаривал с людьми очень долго, мой язык был поражён последствиями отравлений и напоминал вздувшийся шарик. Когда я прохрипел что то, пуская слюну, в жалкой попытке придать этим звукам смысл, он заверещал. Я открыл рот – чтобы его съесть. Вот какая мысль посетила мальчика.
На столике горела керосиновая лампа, давая достаточно света, чтобы разглядеть интерьер той комнаты, в которой мы встретились. Сколько времени прошло после катастрофы? Три года? Пять лет? Я давно потерял счёт времени. Жизнь на поверхности не нуждается в этом.
Мальчик плакал, уткнувшись в согнутые колени. Даже если это был Егор, что я мог дать ему теперь? О Боже, я хотел подарить ему счастье, но счастьем для него сейчас была бы моя смерть, банка тушёнки и чистая вода в рюкзаке.
Приглядевшись, я пришёл к выводу, что станция вполне пригодна для существования. Когда-нибудь сюда ещё вернутся люди. Я взял с пола камень и нацарапал, в полной тишине, на стене вопрос: Егор?
На что я надеялся? Он наверняка уже и не помнит. Ему было три! Если это он.
Мальчик посмотрел на стену, перевёл взгляд на меня, потом опять на стену. Я нашёл ещё одно совпадение – у него тоже были карие глаза. Он зачем то полез в свою потёртую сумку, и я увидел там среди прочего хлама противогаз. Мальчик, наверное, совершал вылазку, в поисках чего-нибудь полезного и наткнулся на заброшенную станцию.
В его руке показался кусок мела. Он подошёл ко мне. Грязная детская рука вывела на стене короткий ответ: «Да».
Я протянул подобие руки, чтобы взять мел, но не смог удержать его. Мальчик улыбнулся. Я попытался улыбнуться в ответ, но у меня не получилось. Егор пожал плечами и указал на камень. Как бы я не научился пользоваться своими мутированными руками, а пальцами всё же удобней.
«Кто твои родители?», написал я так коряво, что Егор почесал затылок. Я подправил в некоторых местах. Он кивнул. Последовал ответ: «Никогда их не видел». В моём сердце (или том во что оно превратилось) затеплилась надежда. Я бы заплакал, если бы моё лицо помнило, как это делается. А если бы эта пародия всё же состоялась, Егор наверняка бы не заметил моих чувств – настолько я был уродлив.
«У меня отобрали сына, где то пять лет назад. Его мать звали Марией». Вот что я написал, стараясь выводить каждую букву. Я так увлёкся этим занятием, что не заметил, как Егор зашёл мне за спину. Впервые за многие месяцы я потерял бдительность. Он хотел убежать? Я повернулся и увидел в его руке пистолет Макарова. Он отходил спиной вперёд, на голову уже был натянут противогаз. В стёклах его очков я мог видеть своё отражение: чудовища, твари подлежащей уничтожению.
В следующий момент раздался грохот выстрела. Я увидел как струя алой, почти чёрной крови ударила из моей груди. Я не почувствовал боли, но тело вдруг отказалось слушаться и я тяжело упал на пол, парализованный прямым попаданием. Юный стрелок, ещё недолго целился в меня, но решил не тратить патроны (а может быть их у него просто не осталось), и опустил руку. Затем он забрал со стола единственный источник света и скрылся, оставив меня в полной темноте.
Я по-прежнему лежу здесь, в луже крови, не в силах подняться. Неужели это был мой сын? Надеюсь что да. Я люблю его. Всегда любил. Наверное, сегодня лучший день моей жизни, если после стольких лет я, наконец, нашёл сына.